Всё о Чехове - Публицистика - Остров Сахалин - Страница 34
На
стенах одежда, котелки, инструменты, на полках чайники, хлеб, ящички с
чем-то.
На Сахалине свободные при входе в казармы не снимают шапок. Эта
вежливость обязательна только для ссыльных. Мы в шапках ходим около нар, а
арестанты стоят руки по швам и молча глядят на нас. Мы тоже молчим и
глядим на них, и похоже на то, как будто мы пришли покупать их. Мы идем
дальше, в другие камеры, и здесь та же ужасная нищета, которой так же
трудно спрятаться под лохмотьями, как мухе под увеличительным стеклом, та
же сарайная жизнь, в полном смысле нигилистическая, отрицающая
собственность, одиночество, удобства, покойный сон.
Арестанты, живущие в Александровской тюрьме, пользуются относительною
свободой; они не носят кандалов, могут выходить из тюрьмы в продолжение
дня куда угодно, без конвоя, не соблюдают однообразия в одежде, а носят
что придется, судя по погоде и работе. Подследственные, недавно
возвращенные с бегов и временно арестованные по какому-либо случаю, сидят
под замком в особом корпусе, который называется "кандальной". Самая
употребительная угроза на Сахалине такая: "Я посажу тебя в кандальную".
Вход в это страшное место стерегут надзиратели, и один из них рапортует
нам, что в кандальной всё обстоит благополучно.
Гремит висячий замок, громадный, неуклюжий, точно купленный у
антиквария, и мы входим в небольшую камеру, где на этот раз помещается
человек 20, недавно возвращенных с бегов. Оборванные, немытые, в кандалах,
в безобразной обуви, перепутанной тряпками и веревками; одна половина
головы разлохмачена, другая, бритая, уже начинает зарастать. Все они
отощали и словно облезли, но глядят бодро. Постелей нет, спят на голых
нарах. В углу стоит "парашка"; каждый может совершать свои естественные
надобности не иначе, как в присутствии 20 свидетелей. Один просит, чтобы
его отпустили, и клянется, что уж больше не будет бегать; другой просит,
чтобы сняли с него кандалы; третий жалуется, что ему дают мало хлеба.
Есть камеры, где сидят по двое и по трое, есть одиночные. Тут
встречается немало интересных людей.
Из сидящих в одиночных камерах особенно обращает на себя внимание
известная Софья Блювштейн- Золотая Ручка, осужденная за побег из Сибири в
каторжные работы на три года. Это маленькая, худенькая, уже седеющая
женщина с помятым, старушечьим лицом. На руках у нее кандалы; на нарах
одна только шубейка из серой овчины, которая служит ей и теплою одеждой и
постелью. Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она всё
время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное.
Глядя на нее, не верится, что еще недавно она была красива до такой
степени, что очаровывала своих тюремщиков, как, например, в Смоленске, где
надзиратель помог ей бежать и сам бежал вместе с нею. На Сахалине она в
первое время, как и все присылаемые сюда женщины, жила вне тюрьмы, на
вольной квартире; она пробовала бежать и нарядилась для этого солдатом, но
была задержана.
|