Всё о Чехове - Публицистика - Остров Сахалин - Страница 224
Если он не философ, которому везде и при всех обстоятельствах
живется одинаково хорошо, то не хотеть бежать он не может и не должен.
Прежде всего ссыльного гонит из Сахалина его страстная любовь к
родине. Послушать каторжных, то какое счастье, какая радость жить у себя
на родине! О Сахалине, о здешней земле, людях, деревьях, о климате говорят
с презрительным смехом, отвращением и досадой, а в России всё прекрасно и
упоительно; самая смелая мысль не может допустить, чтобы в России могли
быть несчастные люди, так как жить где-нибудь в Тульской или Курской
губернии, видеть каждый день избы, дышать русским воздухом само по себе
есть уже высшее счастье. Пошли, боже, нужду, болезни, слепоту, немоту и
срам от людей, но только приведи помереть дома. Одна старушка, каторжная,
бывшая некоторое время моею прислугой, восторгалась моими чемоданами,
книгами, одеялом, и потому только, что всё это не сахалинское, а из нашей
стороны; когда ко мне приходили в гости священники, она не шла под
благословение и смотрела на них с усмешкой, потому что на Сахалине не
могут быть настоящие священники. Тоска по родине выражается в форме
постоянных воспоминаний, печальных и трогательных, сопровождаемых жалобами
и горькими слезами, или в форме несбыточных надежд, поражающих часто своею
нелепостью и похожих на сумасшествие, или же в форме ясно выраженного,
несомненного умопомешательства*.
_______________
*В нашем Владивостоке среди чиновников и моряков нередко наблюдается
ностальгия; я сам видел там двух сумасшедших чиновников- юриста и
капельмейстера. Если эти случаи нередки в среде свободных и живущих при
сравнительно здоровой обстановке людей, то на Сахалине, понятно само
собою, они должны быть очень часты.
Гонит ссыльных из Сахалина также стремление к свободе, присущее
человеку и составляющее, при нормальных условиях, одно из его
благороднейших свойств. Пока ссыльный молод и крепок, то старается убежать
возможно подальше, в Сибирь или Россию. Обыкновенно его ловят, судят,
отправляют назад на каторгу, но это не так страшно; в медленном,
пешеэтапном хождении по Сибири, в частой перемене тюрем, товарищей и
конвойных и в дорожных приключениях есть своя особенная поэзия и все-таки
больше похожего на свободу, чем в Воеводской тюрьме или на дорожных
работах. Ослабевши с годами, потеряв веру в свои ноги, он бежит уже
куда-нибудь поближе, на Амур или даже в тайгу, или на гору, только бы
подальше от тюрьмы, чтобы не видеть постылых стен и людей, не слышать
бряцанья оков и каторжных разговоров. В Корсаковском посту живет
ссыльнокаторжный Алтухов, старик лет 60 или больше, который убегает таким
образом: берет кусок хлеба, запирает свою избу и, отойдя от поста не
больше как на полверсты, садится на гору и смотрит на тайгу, на море и на
небо; посидев так дня три, он возвращается домой, берет провизию и опять
идет на гору...
|