Всё о Чехове - Публицистика - Остров Сахалин - Страница 219
Так вот сегодня ты должен их принять.
И, похлопав арестанта ладонью по лбу, смотритель говорит
наставительно:
-А всё отчего? Оттого, что хочешь быть умнее себя, голова. Всё
бегаете, думаете лучше будет, а выходит хуже.
Идем все в "помещение для надзирателей"- старое серое здание
барачного типа. Военный фельдшер, стоящий у входа, просит умоляющим
голосом, точно милостыни:
-Ваше высокоблагородие, позвольте посмотреть, как наказывают!
Посреди надзирательской стоит покатая скамья с отверстиями для
привязывания рук и ног. Палач Толстых, высокий, плотный человек, имеющий
сложение силача-акробата, без сюртука, в расстегнутой жилетке*, кивает
головой Прохорову; тот молча ложится. Толстых не спеша, тоже молча,
спускает ему штаны до колен и начинает медленно привязывать к скамье руки
и ноги. Смотритель равнодушно поглядывает в окно, доктор прохаживается. В
руках у него какие-то капли.
_______________
*Он был прислан на каторгу за то, что отрубил своей жене голову.
-Может, дать тебе стакан воды?- спрашивает он.
-Ради бога, ваше высокоблагородие.
Наконец Прохоров привязан. Палач берет плеть с тремя ременными
хвостами и не спеша расправляет ее.
-Поддержись!- говорит он негромко и, не размахиваясь, а как бы
только примериваясь, наносит первый удар.
-Ра-аз!- говорит надзиратель дьячковским голосом.
В первое мгновение Прохоров молчит и даже выражение лица у него не
меняется, но вот по телу пробегает судорога от боли и раздается не крик, а
визг.
-Два!- кричит надзиратель.
Палач стоит сбоку и бьет так, что плеть ложится поперек тела. После
каждых пяти ударов он медленно переходит на другую сторону и дает
отдохнуть полминуты. У Прохорова волосы прилипли ко лбу, шея надулась; уже
после 5- 10 ударов тело, покрытое рубцами еще от прежних плетей,
побагровело, посинело; кожица лопается на нем от каждого удара.
-Ваше высокоблагородие!- слышится сквозь визг и плач.- Ваше
высокоблагородие! Пощадите, ваше высокоблагородие!
И потом после 20- 30 удара Прохоров причитывает, как пьяный или
точно в бреду:
-Я человек несчастный, я человек убитый... За что же это меня
наказывают?
Вот уже какое-то странное вытягивание шеи, звуки рвоты... Прохоров не
произносит ни одного слова, а только мычит и хрипит; кажется, что с начала
наказания прошла целая вечность, но надзиратель кричит только: "Сорок два!
Сорок три!" До девяноста далеко. Я выхожу наружу. Кругом на улице тихо, и
раздирающие звуки из надзирательской, мне кажется, проносятся по всему
Дуэ. Вот прошел мимо каторжный в вольном платье, мельком взглянул на
надзирательскую, и на лице его и даже в походке выразился ужас. Вхожу
опять в надзирательскую, потом опять выхожу, а надзиратель всё еще
считает.
Наконец девяносто. Прохорову быстро распутывают руки и ноги и
помогают ему подняться. Место, по которому били, сине-багрово от
кровоподтеков и кровоточит.
|