Всё о Чехове - Публицистика - Остров Сахалин - Страница 11
Конечно, я знал, что он не прав, но всё
же от слов его становилось мне жутко, и я боялся, что и на Сахалине,
пожалуй, я встречу точно такой же взгляд.
Когда в девятом часу бросали якорь, на берегу в пяти местах большими
кострами горела сахалинская тайга. Сквозь потемки и дым, стлавшийся по
морю, я не видел пристани и построек и мог только разглядеть тусклые
постовые огоньки, из которых два были красные. Страшная картина, грубо
скроенная из потемок, силуэтов гор, дыма, пламени и огненных искр,
казалась фантастическою. На левом плане горят чудовищные костры, выше
них- горы, из-за гор поднимается высоко к небу багровое зарево от дальних
пожаров; похоже, как будто горит весь Сахалин. Вправо темною тяжелою
массой выдается в море мыс Жонкьер, похожий на крымский Аю-Даг; на вершине
его ярко светится маяк, а внизу, в воде, между нами и берегом стоят три
остроконечных рифа- "Три брата". И всё в дыму, как в аду.
К пароходу подошел катер, таща за собою на буксире баржу. Это
привезли каторжных для разгрузки парохода. Слышались татарский говор и
брань.
-Не пускать их на пароход!- раздался крик с борта.- Не пускать!
Они ночью весь пароход обокрадут!
-Тут в Александровске еще ничего,- сказал мне механик, заметив,
какое тяжелое впечатление произвел на меня берег,- а вот вы увидите Дуэ!
Там берег совсем отвесный, с темными ущельями и с угольными пластами...
мрачный берег! Бывало, мы возили на "Байкале" в Дуэ по 200- 300
каторжных, так я видел, как многие из них при взгляде на берег плакали.
-Не они, а мы тут каторжные,- сказал с раздражением командир.-
Теперь здесь тихо, но посмотрели бы вы осенью: ветер, пурга, холод, волны
валяют через борт,- хоть пропадай!
Я остался ночевать на пароходе. Рано утром, часов в пять, меня шумно
разбудили: "Скорее, скорее! Катер в последний раз уходит к берегу! Сейчас
снимаемся!" Через минуту я уже сидел в катере, а рядом со мной молодой
чиновник с сердитым заспанным лицом. Катер засвистел, и мы пошли к берегу,
таща за собой две баржи с каторжными. Изморенные ночною работой и
бессонницей, арестанты были вялы и угрюмы; всё время молчали. Лица их были
покрыты росой. Мне припоминается теперь несколько кавказцев с резкими
чертами и в меховых шапках, надвинутых до бровей.
-Позвольте познакомиться,- сказал мне чиновник,- коллежский
регистратор Д.
Это был мой первый сахалинский знакомый, поэт, автор обличительного
стихотворения "СахалинО", которое начиналось так: "Скажи-ка, доктор, ведь
недаром..." Потом он часто бывал у меня и гулял со мной по Александровску
и его окрестностям, рассказывая мне анекдоты или без конца читая стихи
собственного сочинения. В длинные зимние ночи он пишет либеральные
повести, но при случае любит дать понять, что он коллежский регистратор и
занимает должность Х класса; когда одна баба, придя к нему по делу,
назвала его господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: "Я тебе не
господин Д.
|