Всё о Чехове - Публицистика - Из Сибири - Страница 5
Старик, ворча и высоко поднимая ноги,- это он от болезни,- ходит
вокруг тарантаса и лошадей и отвязывает, где только можно, веревочки и
ремешки, чтобы связать ими сломанную оглоблю, потом он, зажигая спичку за
спичкой, ползает на брюхе по дороге и ищет постромку. Идут в дело и мои
багажные ремни. Уж занялась заря на востоке, уж давно кричат проснувшиеся
дикие гуси, наконец уж уехали ямщики, а мы всё еще стоим на дороге и
починяемся. Пробовали было ехать дальше, но связанная оглобля- трах!.. и
нужно опять стоять... Холодно!
Кое-как шагом доплетаемся до деревни. Останавливаемся около
двухэтажной избы.
-Илья Иваныч, кони дома?- кричит старик.
-Дома!- отвечает кто-то глухо за окном.
В избе встречает меня высокий человек в красной рубахе и босой,
сонный и чему-то спросонок улыбающийся.
-Клопы одолели, приятель!- говорит он, почесываясь и улыбаясь еще
шире.- Нарочно горницу не топим. Когда холодно, они не ходят.
Здесь клопы и тараканы не ползают, а ходят; путешественники не едут,
а бегут. Спрашивают: "Куда, ваше благородие, бежишь?" Это значит: "Куда
едешь?"
Пока на дворе подмазывают возок и позвякивают колокольчиками, пока
одевается Илья Иваныч, который сейчас повезет меня, я отыскиваю в углу
удобное местечко, склоняю голову на мешок с чем-то, кажется, с зерном, и
тотчас же мною овладевает крепкий сон; уж снятся мне моя постель, моя
комната, снится, что я сижу у себя дома за столом и рассказываю своим, как
моя пара столкнулась с почтовой тройкой, но проходят две-три минуты, и я
слышу, как Илья Иваныч дергает меня за рукав и говорит:
-Вставай, приятель, лошади готовы.
Какое издевательство над ленью, над отвращением к холоду, который
змейкой пробегает по спине и вдоль и поперек! Опять еду... Уже светло, и
золотится перед восходом небо. Дорога, трава в поле и жалкие, молодые
березки покрыты изморозью, точно засахарились. Где-то токуют тетерева...
8-го мая.
III
По сибирскому тракту, от Тюмени до Томска, нет ни поселков, ни
хуторов, а одни только большие села, отстоящие одно от другого на 20, 25 и
даже на 40 верст. Усадеб по дороге не встречается, так как помещиков здесь
нет; не увидите вы ни фабрик, ни мельниц, ни постоялых дворов...
Единственное, что по пути напоминает о человеке, это телеграфные
проволоки, завывающие под ветер, да верстовые столбы.
В каждом селе- церковь, а иногда и две; есть и школы, тоже, кажется,
во всех селах. Избы деревянные, часто двухэтажные, крыши тесовые. Около
каждой избы на заборе или на березке стоит скворечня, и так низко, что до
нее можно рукой достать. Скворцы здесь пользуются общею любовью, и их даже
кошки не трогают. Садов нет.
Часов в пять утра, после морозной ночи и утомительной езды, я сижу в
избе вольного ямщика, в горнице, и пью чай. Горница- это светлая,
просторная комната, с обстановкой, о какой нашему курскому или московскому
мужику можно только мечтать.
|