Всё о Чехове - Публицистика - Из Сибири - Страница 13
Река становится темнее, сильный ветер и дождь бьют нам в бок, а берег
всё еще далеко, и кусты, за которые, в случае беды, можно бы уцепиться,
остаются позади... Почтальон, видавший на своем веку виды, молчит и не
шевелится, точно застыл, гребцы тоже молчат... Я вижу, как у солдатика
вдруг побагровела шея. На сердце у меня становится тяжело, и я думаю
только о том, что если опрокинется лодка, то я сброшу с себя сначала
полушубок, потом пиджак, потом...
Но вот берег всё ближе и ближе, гребцы работают веселее; мало-помалу
с души спадает тяжесть, и когда до берега остается не больше трех сажен,
становится вдруг легко, весело, и я уж думаю:
"Хорошо быть трусом! Немногого нужно, чтобы ему вдруг стало очень
весело!"
15-го мая.
VII
Я не люблю, когда интеллигентный ссыльный стоят у окна и молча глядит
на крышу соседнего дома. О чем он думает в это время? Не люблю, когда он
разговаривает со мною о пустяках и при этом смотрит мне в лицо с таким
выражением, как будто хочет сказать: "Ты вернешься домой, а я нет". Не
люблю потому, что в это время мне бесконечно жаль его.
Часто употребляемое выражение, что смертная казнь практикуется теперь
только в исключительных случаях, не совсем точно; все высшие карательные
меры, которые заменили смертную казнь, все-таки продолжают носить самый
важный и существенный признак ее, а именно- пожизненность, вечность, и у
всех у них есть цель, унаследованная ими прямо от смертной казни,-
удаление преступника из нормальной человеческой среды навсегда, и человек,
совершивший тяжкое преступление, умирает для общества, в котором он
родился и вырос, так же как и во времена господства смертной казни. В
нашем русском законодательстве, сравнительно гуманном, высшие наказания, и
уголовные и исправительные, почти все пожизненны. Каторжные работы
непременно сопряжены с поселением навсегда; ссылка на поселение страшна
именно своею пожизненностью; приговоренный к арестантским ротам, по
отбытии наказания, если общество не соглашается принять его в свою среду,
ссылается в Сибирь; лишение прав почти во всех случаях носит пожизненный
характер и т.д. Таким образом, все высшие карательные меры не дают
преступнику вечного успокоения в могиле, именно того, что могло бы мирить
мое чувство со смертною казнью, а с другой стороны, пожизненность,
сознание, что надежда на лучшее невозможна, что во мне гражданин умер
навеки и что никакие мои личные усилия не воскресят его во мне, позволяют
думать, что смертная казнь в Европе и у нас не отменена, а только облечена
в другую, менее отвратительную для человеческого чувства форму. Европа
слишком долго привыкала к смертной казни, чтобы отказаться от нее без
долгих и утомительных проволочек.
Я глубоко убежден, что через 50- 100 лет на пожизненность наших
наказаний будут смотреть с тем же недоумением и чувством неловкости, с
каким мы теперь смотрим на рвание ноздрей или лишение пальца на левой
руке.
|