Всё о Чехове - Пьесы - Леший - Страница 27
Прошу прощения, что осмеливаюсь входить
без доклада. Виновен, но заслуживаю снисхождения, так как у вас в передней
нет ни одного доместика*.
_______________
*слуги (франц. domestique).
Серебряков (смущенно). Очень рад... Прошу...
Дядин (расшаркиваясь). Ваше превосходительство! Mesdames! Мое
вторжение в ваши пределы имеет двоякую цель. Во-первых, я пришел сюда,
чтобы нанести визит и засвидетельствовать свое благоговейное уважение,
во-вторых, чтобы пригласить всех вас, по случаю прекрасной погоды,
совершить экспедицию в мою область. Обитаю я на водяной мельнице, которую
арендую у нашего общего друга Лешего. Это укромный поэтический уголок
земли, где ночью слышится плеск русалок, а днем...
Войницкий. Постой, Вафля, мы о деле... Погоди, после...
(Серебрякову.) Вот спроси ты у него... Это именье куплено у его дяди.
Серебряков. Ах, да зачем мне спрашивать? К чему?
Войницкий. Это именье было куплено по тогдашнему времени за девяносто
пять тысяч! Отец уплатил только семьдесят, и осталось долгу двадцать пять
тысяч. Теперь слушайте... Именье это не было бы куплено, если бы я не
отказался от наследства в пользу сестры, которую любил. Мало того, я
десять лет работал, как вол, и выплатил весь долг.
Орловский. Чего же вы, душа моя, хотите?
Войницкий. Именье чисто от долгов и не расстроено только благодаря
моим личным усилиям. И вот, когда я стал стар, меня хотят выгнать отсюда в
шею!
Серебряков. Я не понимаю, чего ты добиваешься?
Войницкий. Двадцать пять лет я управлял этим именьем, работал,
высылал тебе деньги, как самый добросовестный приказчик, и за все время ты
ни разу не поблагодарил меня! Все время, и в молодости и теперь, я получал
от тебя жалованья пятьсот рублей в год- нищенские деньги!- и ты ни разу
не догадался прибавить мне хоть один рубль!
Серебряков. Жорж, почем же я знал! Я человек непрактический и ничего
не понимаю. Ты мог бы сам прибавить себе, сколько угодно.
Войницкий. Зачем я не крал? Отчего вы все не презираете меня за то,
что я не крал? Это было бы справедливо, и теперь я не был бы нищим!
Марья Васильевна (строго). Жорж!
Дядин (волнуясь). Жорженька, не надо, не надо... Я дрожу... Зачем
портить хорошие отношения? (Целует его.) Не надо...
Войницкий. Двадцать пять лет я вот с ней, вот с этой матерью, как
крот, сидел в четырех стенах... Все наши мысли и чувства принадлежали тебе
одному. Днем мы говорили о тебе, о твоих работах, гордились твоей
известностью, с благоговением произносили твое имя; ночи мы губили на то,
что читали журналы и книги, которые я теперь глубоко презираю!
Дядин. Не надо, Жорженька, не надо... Не могу...
Серебряков. Я не понимаю, что тебе нужно?
Войницкий. Ты для нас был существом высшего порядка, а твои статьи мы
знали наизусть... Но теперь у меня открылись глаза. Я все вижу! Пишешь ты
об искусстве, но ничего не понимаешь в искусстве! Все твои работы, которые
я любил, не стоят гроша медного!
Серебряков.
|